Путь христианина (окончание)

Для чего дана жизнь, если надлежит умирать?

Тогда возникает вопрос: для чего дана жизнь, если все равно надлежит умирать? Земное существование, — этот совсем короткий отрезок времени, — для чего он дан? Что нам необходимо успеть понять и что сделать важного? В жизни Ф.М.Достоевского был один достаточно трагичный случай. Его приговорили к смертной казни за участие в революционной деятельности. Правда, затем пришло помилование — смерть заменили десятью годами каторги, но само ожидание скорой казни оставило в душе писателя глубокий след.

В романе «Идиот» Достоевский описывает свои переживания в виде размышлений одного из героев также перед смертной казнью. Пять минут до смерти ему казались огромным богатством, бесконечным сроком. Ярко представилось: как же это так, теперь он есть и живет, а через несколько минут с ним будет уже нечто... Но самой ужасной была беспрерывная мысль: «Что если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!»

Пришло неожиданное помилование. Постепенно острота переживаний спала с души, ушел страх смерти, и ценность жизни уже не ощущалась так ярко. Потекли обычные дни, и много-много минут опять пропало зря.

Перед лицом смерти человек ясно ощущает ценность жизни, что ее нельзя тратить просто так, впустую, потому что наступит итог, когда необходимо будет представить отчет о прожитом. Совесть порой жестоко обличает умирающего человека, что он земную жизнь провел так, что ему уже не видать жизни вечной.

Последняя ночь Вольтера была ужасной. Он корчился от боли, кричал. Вольтер призывал на помощь Того, Кого всю жизнь преследовал. В предсмертные минуты он умоляет врача: «Заклинаю вас: помогите мне, я дам вам половину своего имущества, если вы продлите мою жизнь хотя бы на шесть месяцев; если же нет, то я пойду в ад и вы последуете туда же». Он хотел пригласить священника, чтобы облегчить душу, но его свободомыслящие друзья не позволили ему этого. Он кричал: «Я покинут Богом и людьми. Я пойду в ад. О, Христос! О, Иисус Христос!» Сестра милосердия, француженка, проведшая несколько часов при смертном одре Вольтера, впоследствии ходила только к умирающим христианам. Она сказала: «За все богатства Европы я не хочу видеть другого умирающего безбожника. Это было нечто ужасное».

А Лев Толстой! Сколько глумился он над православной верой и чем закончил? Чувствуя муки души, перед смертью он посещает Оптину пустынь, но так и не решается на встречу с кем-либо из старцев. А оказавшись на смертном одре, он шлет в Оптину телеграмму с просьбой прислать к нему священника. Прибыл старец — преподобный Варсонофий. Но плотное кольцо поклонников вокруг Толстого не допустило его к умирающему. Писатель стонал: «Ну, теперь шабаш, все кончено!.. Не понимаю, что мне делать?» Руки его были сложены как на молитву. Слабым, жалостливым тоном он произнес: «А мужики-то, мужики как умирают!» — и прослезился. — Так, видно, мне в грехах придется умирать». Сев на постель, он громким голосом внятно произнес: «Вот и конец, и ничего!» Душевное состояние Толстого передавалось окружающим. «Надо бежать!» — это был голос отчаяния погибшей души.

Итак, быть гениальным и известным всему миру еще не значит быть счастливым и достичь вечного спасения. Смерть в двух вышеописанных случаях — это глубокая трагедия человека. Не дай Бог кому-либо еще такой кончины.

 За гроб, в вечность уходит одна душа, а значит, со смертью при человеке остается только внутренний мир, то состояние духа, его укорененность в добром или злом, которое выработалось в течение жизни. Если душа давно укрепилась в добрых навыках, она идет к Источнику добра — Богу. Если же в ней преобладают пороки, злые навыки, они влекут ее от Бога, способны навсегда оставить в мучениях совести.

 И вновь нам подскажет Андерсен в сказке «Соловей»: «Бедный император почти не мог вздохнуть, и ему казалось, что кто-то сидит у него на груди. Он приоткрыл глаза и увидел, что на груди у него сидела Смерть. Она надела на себя корону императора, забрала в одну руку его золотую саблю, а в другую — богато расшитое знамя. Из складок бархатного балдахина выглядывали какие-то странные лица: одни гадкие, другие милые. Это выползали злые и добрые дела императора, потому что смерть сидела у него на груди.

— Помнишь это? — шептали они по очереди. — Помнишь это? — и рассказывали ему так много, что на лбу у него выступил холодный пот...

Смерть продолжала смотреть на императора своими большими пустыми глазницами...» Конечно, это аллегория, но за ней стоит глубокая истина: переступив порог смерти, человек ответит за все свои дела. Неисповеданные, нераскаянные грехи станут камнем, влекущим душу в глубины ада.

 Когда сердце человека открыто навстречу Богу и ближним, стремится делать только добро, тогда каждый миг его жизни найдет отражение в вечности, потому что при таком состоянии души он будет соединен с вечным Богом.

ИВАНУШКА В. А.

Никифоров-Волгин

Умирал братец мой Иванушка. Ему было шесть лет. В больших муках умирал он. По деревенскому обычаю положили его под иконы, чтобы Господь облегчил его... Была пасхальная ночь. Отец к Светлой заутрене пошел, и братец все время спрашивал нас:

—      А тятя скоро придет? Красное яичко... мне обещал...

Мать утешала его:

—      Придет, садик мой, придет... Теперь уж скоро...

Личико его то затуманивалось, то вспыхивало тихими зорниками. Он постоянно ручки тянул к нам, словно на руки просился.

Он приподнял головку и к чему-то прислушиваться стал. Слушал долго, а потом сказал:

—      Мама! Воробушки скачут!

В комнате прозвенело что-то похожее на упавшие стеклянные бусинки — это Иванушка засмеялся в бреду.

И стал он опять тосковать и метаться по постельке.

—      Мама! Распутай нитки у меня на грудке...

Мать гладила его грудку и, как нищая на церковной паперти, стала всхлипывать:

—      Вот... я ниточки распутываю... вот так...

Будет Иванушке вольготно... Вот так!..

Вдруг братец опять приподнялся и радостно закликал:

—      Тятя идет!

Мы ничего не слышали — бредит Иванушка! Я посмотрел в окно. В конце улицы в рассвете пасхального утра шел отец.

Только что он показался в дверях, Иванушка ручки вскинул навстречу, а ручки сухенькие и словно серебряные при металлическом утреннем свете. Эта серебряность особенно потрясла меня. Не в этой ли серебряности тела — смерть?

Отец взял Иванушку на руки, похристосовался с ним и стал носить его по комнате. Дали Иванушке красное яичко, но он не удержал его в ручке, и оно покатилось по полу. Глазами «большого» посмотрел на него и заплакал.

Положили Иванушку на постельку. Он закрыл глазки, а потом хрустнул горлышком, как речная тростинка, когда ее в руке сожмешь, и пострашному затих.

Лицо матери стало серебряным. Отец послушал Иванушку и перекрестил его, сказав: «Царство Небесное!..»

В течение трех дней приходили кланяться Иванушке сродственники наши, соседи... На Иванушку смотрели тихими церковными глазами:

—      Ангельская душенька!

Тетка Прасковья сказала:

—      Сейчас Господь за ручку его водит и сады Свои показывает...

Я представлял себе, как Господь водит Иванушку по небесным дорогам. Он говорит Иванушке так же поди воркотно и светло, как соборный батюшка отец Владимир:

«Вот и хорошо, родненький, что ко Мне пришел!.. Так, так, Иванушка... Ты уж того... побегай, поиграй!.. Радуйся в саду Моем во веки веков...»

Говорит ему Господь, и по головке гладит Иванушку, и благословляет его пронзенными распятием руками, а Иванушка к белой одежде Господа головкой прижимается...

Представил я это до того живо и трогательно, что и самому захотелось помереть.

Стал я вспоминать нашу с Иванушкой жизнь. Все в ней как будто бы хорошо было, но вот однажды попросил он у меня волчка, а я пожадничал и не дал ему... Стало мне очень горько. Тут впервые в жизни я понял, что за мука страшная — угрызение совести!..

Положили братца в белую храмину (не хотела мать произносить слова «гроб»). Пришел нищий Яков и для назидания и утешения нашего прочитал из Евангелия главу, где говорилось о Христе, благословляющем детей, и о наследии ими Царства Небесного.

Я незаметно положил под изголовье Иванушки волчка и тихо сказал:

—      Ты прости меня... я не знал, что ты помрешь...

На третий день Пасхи понесли братца хоронить. В церкви украсили лобик его золотым венчиком с надписью «Святый Боже» — в знак упования, что и там... увенчает его Господь венцом небесным. На панихидный столик поставили кутью из зерен — как зерно с виду мертвое, но брошенное в землю восстает к жизни, так и мертвое тело воскреснет при трубе архангела.

Отпевали Иванушку по-особенному, по пасхальному чину, радостно, в белых ризах, с пасхальной серебряной свечою. Отправляли братца в дорогу с сердцем легким и мирным, без нахмуренной скорби. Читали и пели хорошие легкие слова и часто, часто повторяли:

—      Господи, упокой младенца!

«Небесных чертогов и светлого покоя... причастника сотвори чистейшаго младенца...»

«Рая жителя тя показует, блаженный воистину младенче... Ликом святых счиняет тя...»

Сравнивали Иванушку «с младым злаком», Господом пожатым, чтобы возвести его от земли на божественную гору.

—      О мне не рыдайте, — говорил братец словами исходной песни, — а радуйтесь...

Наступило «последнее целование». Мы прощались с Иванушкой, целовали лобик его, освещенный солнцем, а в это время пели:

«О чадо! Кто не восплачет, зря твое ясное лице увядаемо... Яко же бо корабль следа не имый, сице зашел еси от очию скоро...»

Священник сказал:

—      Вечная твоя память, достоблаженне и приснопоминаемый младенче Иоанне...

Все было в церковном дыму и в солнце. В причтовом саду летали птицы. Они садились на старые деревья, и ветки качались.

Посыпали Иванушку землею и сказали:

—      Господня есть земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней...

Мы были люди бедные и никак не думали, что батюшка скажет надгробное утешительное слово, но батюшка пожалел нас и сказал проповедь, в которой очень понравились слова:

—      Блаженно детство: оно наследует Рай! Мать обносила кутью и каждому говорила:

—      Помяните младенца!

Брали ложечку кутьи, крестились и отвечали:

—      Помяни, Господи, ангельскую душеньку!..

А когда выносили гробик из церкви, то над всем городом трезвонили пасхальные колокола, все снимали шапки, встречные офицеры и даже городовые отдавали Иванушке честь. Я подумал:

—      Хорошо бы и мне помереть!

Когда опускали Иванушку в яму и так крепко, словно деревенским ржаным хлебом, запахло землею, освещенной пасхальным солнцем, я пожалел Иванушку:

—      Пожил бы ты еще, милый братец!

Я бросил на крышку гроба горсточку земли «на легкое ему лежание». Пальцы мои пахли землею, и я почти с криком подумал:

«Земля-то как хорошо пахнет, а братца моего нет!»

Вопросы:

Как вы думаете, почему каждый человек неизбежно сталкивается со страданиями?

Какой смысл может заключаться в несении страданий?

А что помогает человеку достойно нести свой жизненный крест?

Почему даже болезни могут служить на пользу человеку?

В чем состоит опасность обращения к экстрасенсам?

Как относиться к тому, что некоторые «целители» употребляют в своих сеансах церковную символику?

Тогда как же поступать в болезнях?

Можете ли вы объяснить, почему истинная дружба несовместима с корыстью?

В чем заключается самый лучший способ завоевания друзей?

Как же относиться к девизу «в жизни надо попробовать все» и к тем предложениям, которые непосредственно за девизом следуют?

В чем состоит самый первый шаг навстречу к другому?

Можете ли вы указать отличие любви от влюбленности и от простого увлечения телесной красотой?

Как бы вы объяснили, какая любовь - истинная, искренняя?

Как быть, если в любимом замечены недостатки?

В каком случае профессия доставляет человеку радость?

А какой отдых лучший, по вашему мнению?

Как вы думаете, к чему стоит стремиться в этой жизни, если все равно надлежит умирать?

Почему разлучение с телом - еще не гибель?